Памяти земляков посвящается. Как будто все было вчера
13:58 6.12.2016. http://Рабочая-Балахна.РФ
Жизнь там была тяжелой, голодной. Город часто бомбили, окна домов были закрыты светомаскировкой. Весь день с дедом я стояла с кувшином за сывороткой, дрова продавали на базаре, соль стоила больших денег, а спички было не купить. Папу с больным сердцем в армию не взяли, а направили на Автозавод. Затем по состоянию здоровья его в 1941 году послали на ГоГРЭС в Балахну. Маме с трудом удалось устроиться в госбанк. Так мы здесь и осели. Этот город стал нам дорогим и близким.
Так как папа был переведен кузнецом в совхоз «Овощник», нас поселили в деревянном одноэтажном доме в конце улицы Ленина. Здесь располагались четыре дома от совхоза, склады для зерна, кузница, столярная мастерская, скотный двор и парники.
Первое время мы жили в мужском общежитии, где стояло несколько железных кроватей. Затем нам выделили чулан с одним окном. В доме жили еще несколько семей. Одна из них Шаровы – их бабушка, дочь, которая работала в горкоме партии, внучка Аля. С Алей я дружила, после войны я встретила ее в оперном театре в г. Горьком, она окончила институт и преподавала в областном центре.
Помню семью Ситовых: мать, тетя Клава, работала в госбанке, и ее сын Володя. Его отец был на фронте. Когда мои родители уходили на работу, я шла к соседям, где мы играли. У Вовы была маленькая резиновая курочка, которая мне очень нравилась. У меня же были одни лишь тряпочки.
Тетя Клава болела открытой формой туберкулеза, вскоре она умерла.
Не забыть и наши ребячьи будни. В совхозных парниках выращивали помидоры, огурцы, морковь, капусту. Мы, детвора, их воровали, ползали по-пластунски, прятались под крыльцом. А когда овощи увозили на машинах, мы бежали следом, а взрослые иногда нам бросали вилок капусты, морковь. Воровали мы и вику, чечевицу из складов. Ложились на живот и копали ямку под склад, и в этот желобок начинало струиться зерно.
Конечно, нас, как воробьев, гоняли рабочие. Но мы были вездесущи. Смотрели, как рубят и солят капусту, складывают в огромные чаны, в которых часто катались целой ватагой. А когда чан вставал на дыбы, было страшно, так как вылезти из него стоило большого труда. Ходили в телятник, коровник, знали все клички животных, очень боялись быков Амура и Дуная.
Папа работал и зимой и летом в кузнице. Он загружал горн каменным углем и разогревал его мехами вручную. Рядом были чан с водой и наковальня, висели самодельные шкафы, полки с заготовками, все было по-черному. Огромные двери кузницы не спасали от страшного холода зимой.
Я смотрела, как дед Огаркин с папой ковали лошадей, чистили им копыта острым ножом, а затем ставили раскаленную подкову, забивали ее острыми треугольными гвоздями. Лошадь билась, кусала удила, но вожжи, постромки прочно держали ее в стойле. С папой я часто объезжала молодых лошадей, запряженных в легкий тарантас, ездили мы с ним до Лукино и дальше.
Иногда лошадь вставала на дыбы или стояла на месте, не слушая извозчика.
За кузницей были торфяные болота, где росли багульник и гонобобель, гнездились чайки.
На территории совхоза стояли телеги, тачанки, иногда мы их увозили, чтобы покататься. Я каталась на сеялках, веялках, молотилках - для ребенка - полное раздолье!
Однажды мы спустили тачанку, как лодку, в болото, залезли в нее человек пять, а она начала тонуть, так как во все дыры текла вода, а плавать мы не умели. Меня спасло мое пальто – желтое, с меховым воротником, оно раздулось, и я на нем держалась на плаву, пока на мой крик не прибежал папа.
Рядом, где теперь улица Стасовой, была песчаная гора, с которой мы катались кубарем. Строили городки, зимой катались на лыжах, санках, даже когда учились в институтах. На этой горе, где потом появилось коммунальное предприятие «Благоустройство», хоронили татар. Почему-то это кладбище быстро закрыли, а потом ликвидировали.
В песчаной горе мы находили елочные игрушки, кости лошадей, обменивали их на шарики или сдавали на деньги старьевщикам. Тут же с горой было стрельбище с фигурами животных, вырезанными из фанеры. По ним велась стрельба, а мы собирали гильзы, патроны. Рядом проходила короткая ветка узкоколейки, ведущая по направлению к улице Свободы. Катившиеся по ней вагонетки тоже служили для развлечений местной ребятни, стремившейся непременно проехать на них.
Недалеко в лесу мы, всегда голодные, собирали черные ягоды паслена, почки сосны, грибы. В игрушечном ведерке варили полевые опята, знали вкус «лепешек» из травы, ели кукурузу. Радовались овощам, когда урожай собирали осенью. В пищу шли даже головы селедки, которые находили в помойной канаве, и не болели. А наши дети не знают вкус турнепса!
Рядом с домом стоял колодец, его ремонтировали пленные литовцы. В обед они ели пшенную кашу, которой угощали и нас. Мастерили нам игрушки – кукол, у которых двигались руки и ноги, если дернешь за веревочку.
С нами вместе проживали эвакуированные семьи из Смоленска и других городов – мать и сын Поликарповы, большая семья Воробьевых – мать и четверо детей, Ильичевы – мать с троими детьми, Гавриловы, Огарковы, Смирновы, Бобины, Дыдалины, Климовы и многие другие. Мужчин было мало – они либо воевали, либо погибли. Жили бедно, но дружно. Выживать помогало свое хозяйство – огороды, куры, поросята, козы.
На территории совхоза были вырыты ямы для зениток и прожекторов. Я и сейчас, спустя 70 лет, могу сказать, где они находились.
Балахна была тихим городом, транспорта ходило мало, лишь единичные полуторки и трехтонки, редко – студебеккеры, а в основном - лошади.
В школу я пошла в восемь лет, училась с большим желанием. Это была школа №2. Она стояла возле кинотеатра «Восток», на этом месте сейчас налоговая инспекция. Помню ее небольшой дворик, двухэтажное здание с каменным низом и деревянным верхом. Внутри – высокая резная лестница, красивые белые изразцовые печи, холодный туалет. Нас ласково встречали молодые, красивые учителя. Директором была Зоя Ермиловна Землянова. Мы ходили кто в домашней одежде, кто в форме. Многие были пострижены наголо из-за вшей и носили платки. Некоторые из учеников просили милостыню. Из соседней столовой один раз в день нам приносили по кусочку ржаного хлеба за 20 копеек.
До сих пор с благодарностью вспоминаю нашу первую учительницу Анну Дмитриевну Жаркову (Соловьеву), которая в последнее время жила в д. Постниково. Всем хорошим я обязана ей и своим родителям.
Как было интересно жить! Ходили в лес, на салотопку, где сейчас асфальтовый завод. Лазили в бомбоубежище, что рядом с кузницей. В нем было темно, сыро, холодно, со стен свисала белая плесень, на красных дверях вместо ручек – скобы. Плескались в болоте, оно и сейчас еще есть на ул. Челюскинцев. Ловили пиявок, катались на плотах. Такая жизнь сделала нас устойчивыми к болезням, выносливыми, приучила стойко переносить трудности.
Были и счастливые мгновения. Один раз с отцом ходили получать питание по карточкам в «тепличный» магазин на ул. Некрасова. Получили сливочное масло – одну кастрюльку и галеты. Мама на работе получила премию, но не деньгами, а в виде вещей, присланных из Америки. Ей дали красивую шелковую кофту, мне – зеленое с коричневыми колечками шелковое платье, папе – коричневый пиджак. В дальнейшем этих вещей у нас не было. Мы их не носили, наверное, продали.
Помню День Победы. Раннее, часов шесть или семь, утро в Горьком. Оно выдалось пасмурное, холодное. Мы ехали из Павлова от дедушки. Из черного четырехугольника – радио на углу плашкоутного моста на ул. Маяковского (ныне Рождественская) передавали сообщение о капитуляции Германии. Шел дождь, и по лицу каждого текли слезы.
Хлебные очереди сохранялись еще долго. Они растягивались от здания школы №6 через дорогу в сторону Волги до магазина №22, где сейчас вторые ворота рынка. Мы стояли в очередях целыми днями, а хлеб получали лишь вечером. Дома из натертой картошки пекли блины и ели их с козьим молоком. Это было райской пищей. Голодной я ходила к маме на работу через весь город, но и у нее ничего не было.
Мама домой не приходила сутками, у меня завелись вши, на руках выступили цыпки, но я никогда не болела. Бог берег! Лишь в 1941 году в детском саду заразилась корью, чуть не умерла. Трое суток была без сознания с высокой температурой, не пила, не ела. Все детское население города тогда болело корью, а лечить было некому - врачи ушли на фронт. Многие умерли, а я чудом выжила.
Не верится, что прошло столько лет, как будто все было вчера. Многих людей уже нет, а город живет, становится краше и моложе, хотя ему уже 542 года. Пусть наши воспоминания войдут в летопись Балахны, пусть наши внуки никогда не испытают годы военного лихолетья.
Д. ШИПАЕВА,
ветеран труда, врач – педиатр, фтизиатр, председатель совета ветеранов Балахнинской районной больницы